Ярославское Училище русской народной культуры
Директор Училища: Михнюк Ася Александровна
Почта: 150061, г. Ярославль, Мурманский проезд, д.5, кв. 83
Телефон: 8 (0852) 56 07 25
Е-mail:
yar@uchilische.ru
 
Руководители городских групп:
г. Москва
Губанкова Наталья Владимировна
Телефон: 8 (095) 343 31 51
Электронный адрес:
urnkmos@online.ru
 
г. Ярославль
Пальникова Марина Борисовна
Телефон: 8 (0852) 48 40 88
Электронный адрес:
marina-pal@yandex.ru
 
г. Киров
Зверева Наталья Валентиновна
Телефон: 8 (8332) 52 21 82
Электронный адрес:
dom@pismo.kirov.ru
 
г. Мурманск
Крюкова Анна Игоревна
Телефон: 8 (8152) 431610
Электронный адрес:
krukovy@mail.ru
 
г. Санкт-Петербург
Дорофеева Любовь Викторовна
Телефон: 8 (812) 466 73 05
Электронный адрес:
babalyba@mail.ru
________________________________________________________
 
Ведовская традиция Русских Скоморохов
    Говоря о сохранившихся на сегодня древних знаниях нельзя обойти вниманием одну из интереснейших живых ведовских традиций, которая дожила до наших дней и сейчас все больше и больше приобретает сторонников – традиции которой обучают в Ярославском Училище русской народной культуры (сайты - http://www.uchilische.ru/index.htm http://www.nkps.ws  http://www.roscha-akademii.ru/) и Академии самопознания (сайт - http://www.acasam.ws ).    
    Свою традицию основатели этих учебных заведений называют Тропой Трояновой. Тропа - название условное и выбранное исключительно по красоте звучания, но за ним есть история, идущая, по крайней мере, из пятидесятых годов прошлого века. Придумано оно было Владимиром Харламповичем Комаровым (1883-1955) как наименование определенного подхода к жизни в ключе нового славянофильства или русофильства. Тропой Трояновой, как она упоминается в Слове о полку Игореве, он считал путь Руси «чрез поля на горы». Полями он считал земной путь восточных славян от Дуная до Аляски, а под горами подразумевал «горние миры».
     В.Х. Комаров жил в деревне Фефелово Савинского района Ивановской области. Когда-то это был Шуйский уезд Владимирской губернии. До революции он работал здесь уездным писарем, после революции счетоводом. Для тех мест, со своим гимназическим образованием, он считался человеком грамотным и образованным. Книжником. Охотно общался с множеством людей все люди более или менее стоящие в уезде, проезжая мимо, останавливались у Харлампыча попить чаю и поговорить о политике, о России.
     Кроме того, он ходил по окрестностям, в частности по местам, где жили офени, и говорил с ними «за старину». Очевидно, в ходе этих своих разысканий он налетел на упоминания о том, что когда-то в Петровские времена в этих местах - Шуйском и Ковровском уезде - среди офеней осела артель скоморохов. Возможно, воспоминания о них сохранились под таким самоназванием офеней как Мазыки или Масыги. В 1955 году В.Х.Комаров, предчувствуя смерть, записал свои мысли о пути Руси, совместив их с разысканиями по офенской и скоморошьей культуре.
    В 1985 году его внук, Александр Александрович Шевцов (литературные псевдонимы - А.Андреев и И.Скоморох), историк по образованию, занимаясь этнографическими сборами ремесел, решил пройти по следам своего деда по Савинскому и Ковровскому районам. И действительно обнаружил людей, которые помнили деда и называли себя Мазыками.
     Вероятно, этих стариков, кого еще удалось застать, можно было считать знахарями, хотя не исключено, что некоторые из них считались в народе колдунами. Однако то, что захватило целиком А.Шевцова, было разработанной и глубокой Наукой самопознания…
     Это было настолько неожиданно и даже невозможно, что потребовалось несколько лет для того, чтобы убедиться, что это не самообман. Дело в том, что о самопознании говорилось постоянно, но как бы не прямо, а на примере совсем других вещей. Например, искусства повивания - родовспоможения, или боевого искусства - боя на Любки, или Науки управления. Многие названия условны, потому что подавалось это чаще всего как обычный здравый смысл или та самая мудрость, за которой, предположительно, мы все должны ходить к своим старикам.
     В 1991 году ушел из жизни последний из мазыков. В том же году А. Шевцов, очарованный красотой народной жизни, решил вынести собранные им материалы на суд общественности. Опубликовать их в виде этнографических сборов не было возможности.
    В первую очередь, потому что вести сборы в соответствии с научными требованиями мазыки ему просто не позволили. Они очень не любили и не хотели, чтобы о них знали. Оставалось лишь делиться своими воспоминаниями.
  И вот, начиная с 1991 года, А. Шевцов, вместе со своими единомышленниками, ведет исследования по Хитрой науке самопознания. К сегодняшнему дню они вылились в создание уже упомянутых Ярославского Училища русской народной культуры и Академии самопознания.
    В настоящее время можно сказать, что скоморохи как жрецы плодородия (именно это удалось понять за последние десятилетия на основе тех исследований, которые вела Тропа) занимались распространением ведовских знаний и Прославлением жизни (своими светлыми образами в песнях, шутках и прибаутках они творили будущий светлый мир для жителей деревни, куда они приходили. Скоморохи владели различными древнейшими ведовскими знаниями, в том числе об устройстве Вселенной и человека, могли исцелять у людей самые сложные заболевания, убирать душевные боли, учили людей как очищать свое сознание на уровне ничем не уступающем (а некоторых случаях и даже более высоком) современным школам психотерапии (НЛР, гештальт-терапия, психоанализ и т.п.); владели навыками духовного пения и боевым мастерством Любки (похоже на казачьи пластунские боевые системы – на Живу и Казачий спас, причем скоморохи могли драться и бесконтактно - Накат (один из сайтов Любошного землячества -
http://www.lubki.narod.ru )), владели сами и обучали других людей науке мышления и целеустроения, позволяющей грамотно ставить цели и достигать их, как правильно можно быстро выстроить свое дело и стать Хозяином своей жизни.
     Училище и Академия постоянно проводят обучение людей в России Хитрой науке мазыков.
_________________________________________________________________
В издательстве "Тропа Троянова"
(199406, Санкт-Петербург, а/я 27     
Тел. (812) 322-33-63  Елена Самойленко
E-mail:
itt@atlant.ru   itt@tropa-trojanova.com
сайт:
www.tropa-trojanova.com )
можно приобрести следующие книги А.А.Андреева-Шевцова:
1. Андреев А.А. Очерки русской этнопсихологии. СПб. "Тропа Троянова". 2000. (книга показывает глубину подлинно ведовского знания русского народа, на примере знаний офеней-мазыков).
2. Андреев А.А. Магия и культура в науке управления. СПб. "Тропа Троянова". 2001. (книга дает ведовские знания о том, как стать Хозяином своей жизни, как выстроить свое дело).
3. Скоморох И. Обережье началье. СПб. "Тропа Троянова". 2005. (книга раскрывает тонкости сотворения оберегов для себя и своей семьи)
4. Шевцов А.А. Введение в общую культурно-историческую психологию. СПб. "Тропа Троянова". 2000.
5. Шевцов А.А. Самопознание и субъективная психология. СПб. "Тропа Троянова". 2003.
6. Шевцов А.А. Серия "Школа самопознания". Введение в самопознание. СПб. "Тропа Троянова". 2003.
7. Шевцов А.А. Серия "Школа самопознания". Очищение. Сознание. Тело. т.1. СПб. "Тропа Троянова". 2004
8. Шевцов А.А. Серия "Школа самопознания". Очищение. Сознание. Душа. т.2. СПб. "Тропа Троянова". 2005
 
Издательство Роща Академии. Этнографические сборы
 
Издательство «Роща Академии» занимается выпуском CD и DVD дисков с учебными материалами, а также с фильмами, созданными по материалам собственных этнографических сборов.
 
Этносборам посвящена отдельная серия дисков - «Неведомая Россия». Это название не случайно. В наше время мало кто помнит о том, что у русских была своя богатая духовная культура. Это были настоящие живые знания по психологии, и философии, не говоря уже об умениях: повиванию, боевым искусствам, врачеванию и даже чародейству. Для большинства современных людей такие знания -
Неведомая Россия, которая все больше уходит в прошлое.
Но остатки этих знаний пока еще живы в некоторых деревнях и селах. Мы ездим по таким местам и записываем все, что нам удается найти. По материалам этих записей мы издаем «Неведомую Россию».
 
В настоящее время в эту серию входят:
 
1.    Перепекание.
Мы с детства помним сказки о Бабе Яге, которая сажает в печь сказочного героя. Оказывается, у этой сказки есть настоящая живая основа - древний целительский обряд
Перепекания. Уникальные съемки этого обряда представлены на диске.
 
2.    Тимоня
Записи русского пляса Тимоня. Тимоню плясали карагодом. О том что это такое, как его плясать, под какую музыку, какие припевки пели в этом плясе - все можно узнать на диске.
 
3.    Писанка
Писанка - это древнее обрядовое искусство росписи яиц с помощью воска и красок. На диске представлена ранее неизвестную коллекцию писанок из фондов Тюменского музея изобразительных искусств, собранная в 1960 годах в Карпатских селах.
 
4.    Любки
О Русской народной борьбе Любки. С виду их можно принять за боевое искусство. Но на самом деле, Любки - это орудие самопознания. Через движение в Любках можно увидеть, как устроено наше мышление и понять себя.
 
Подробнее о серии «Неведомая Россия» рассказано на сайте Издательства -
http://www.roscha-akademii.ru/unknowable_Russia.htm и http://roscha-akademii.ru/Na_Lubki.htm
 
 
Мы не только делаем этнографические записи, но пытаемся реконструировать обряды и понять, что они значили в жизни русского человека, почему они хранились веками и передавались от поколения к поколению. Судя по откликам наших покупателей, мы не единственные, кому-то сейчас очень не хватает таких знаний.
 
Мы приглашаем к сотрудничеству всех, кто заинтересован в сохранении русской культуры и народных ремесел, в проведении этносборов и издании этнографических материалов. Форма сотрудничества может самая разная - от помощи в проведении этнографических экспедиций, до издания материалов о русских традициях. Мы готовы рассмотреть любые предложения.
 
Издательство Роща Академии
 
Основная деятельность Издательства «Роща Академии» - выпуск CD и DVD дисков с учебными материалами, а также с фильмами, созданными по материалам собственных этнографических сборов.
 
В «Роще» работают люди, которые заинтересованы в сохранении русской культуры За два года работы мы выпустили несколько серий учебных дисков:
Во-первых, это полный курс Училища Русской Народной культуры, в который входят материалы по народной прикладной психологии и работе над собой, по темам Очищение, Наука мышления, Целеустроение и Наука Думать.
Во-вторых, это серии дисков, с материалами, так или иначе связанными с русской традиционной борьбой Любки. К этим сериям относятся диски о раскрытии Видения - о работах в Темную, и о Школе Наката - о бесконтактных работах в борьбе.
 
В серии для бизнеса Издательство выпустило простые программные инструменты для начинающих, разработанные русской компанией Вебеби: Сайткрафт - конструктор простых сайтов и Картмейстер - конструктор визиток.
С апреля 2005 года «Роща Академии» открыла второе издательское направление - выпуск учебных материалов на бумажных носителях. Первым был издан учебник из серии Психология бизнеса «Сайткрафт или Что такое сайт и как его создать самому», А.Недоли и И.Скомороха.
 
Кроме этого, «Роща Академии» занимается этнографическими сборами и издает серию дисков по материалам этих сборов «Неведомая Россия». Но об этой серии стоит рассказать отдельно.
   
    Подробнее обо всех сериях вы можете прочитать на сайте Издательства -
www.roscha-akademii.ru 
 
    Кроме издательской деятельности, «Роща Академии» выполняет заказы на создание сайтов, с помощью Сайткрафта - программного продукта компании Вебеби. Благодаря Сайткрафту «Роща» изготавливает сайты быстро, просто и надежно. А заказчик, кроме сайта, получает и сам Сайткрафт, с помощью которого он может редактировать и обновлять сайт самостоятельно, не обладая специальными техническими навыками.
   
    В Издательстве работают талантливые дизайнеры и художники, и другие специалисты в области издания CD / DVD дисков и книг. Мы заинтересованы в сотрудничестве со всеми, кому так или иначе интересна русская культура, и готовы принять заказы на издание мультимедийных материалов и книг.
_________________________________________________________________
Ниже приводим значимые главы из книг Шевцова А.А.
 
Степаныч. Недооцененность
Я провел у Степаныча не так уж много времени  меньше года. И все же это было чрезвычайно богатое время. В иной жизни и за десятилетия не случится столько, сколько произошло тогда со мной. Я так много всего помню, что непонятно даже, о чем рассказывать.
Помню его чисто скоморошьи издевки, и подлинные чудеса, и самокопание, чистку сознания, длящуюся сутками, просто сутками подряд! Песни, пляски, игры... и мои обиды! О! Обид там хватало, и я очень рад, что мне не удалось их избежать. Я уже писал об этом в других книгах, поэтому просто повторю свой рассказ о своих обидах и о том, как не удалось от них сбежать.
Не удалось!.. Это еще суметь рассказать, как не удалось! И кому не удалось! Какому мне. Однажды Степаныч в очередной раз зацепил очень болезненный кусочек моей личности. Не все помню точно, но как-то это выходило на недооцененность. Всплывает воспоминание, в котором он мне прямо по-русски говорит, что я говно и пришел к нему, чтобы сбежать в старину, в историю. Историк! А в старину я сбегаю, чтобы отомстить всем, кто меня недооценил в настоящем,  не оценил, то есть, по достоинству и тем обидел. А поскольку я этих обидчиков победить не могу, то и сбегаю, можно сказать, в самоубийство, потому что я трус, слабак и тупица. И я переполнен ненавистью; ненавидеть всех, кто меня недооценивает,  основной способ моих взаимоотношений с другими людьми, а сбегать из жизни, совершать самоубийство  основной способ взаимоотношений с самим собой.
И его лично я при первой же возможности накажу тем, что сбегу и брошу, значит, убью в моем мире!
Мало того, что он меня «готовил» к такому разговору несколько суток, что значит, делал все, чтобы такие слова ударили побольней, так к тому же это все явно не имело ко мне никакого отношения. Я ощущал в себе немало недостатков, но только не этих.
Я сидел перед ним и держался в облике ученика, сколько хватало сил, изображая, что пытаюсь его понять. Сколько таких «учеников» с преданными китайскими глазами, точно у мастеров кунфу из монастырской школы, отсидело за эти годы передо мной самим. Отсидели и сбежали, так и не поняв, что же я в действительности хотел сказать. Все перекрытые одной задачей  вытерпеть все, дослушать до последнего слова, не отведя глаз. Ведь если ты дослушал до конца и так ничего и не понял, ты не виноват. Это школа плоха, а учитель бездарен...
Я даже, кажется, честно искал какие-то соответствия сказанному в своем мышлении. В этом состоянии все делаешь «честно», чтобы потом даже собственная совесть не могла к тебе придраться. Такое напряжение очень истощает силы. И я, наверное, знал, что так и будет. Откуда знал, не знаю, но такое знание, как остаться тупым и сохранить себя, во мне определенно жило. Оно словно предохранительный клапан  дает накопить внутреннее давление не более, чем до безвредного уровня. А потом переключает на сброс. Ты опорожняешь мозги и уходишь искать путей полегче.
Вот и в тот раз вдруг мозги мои словно схлопнулись, я истощился и понял, что не могу больше сдерживаться и изображать ученика. Все, что говорил этот сумасшедший дед, было настолько неточно, неверно, не то, он ТАК не рассмотрел и не понял меня, что стало ясно учиться у него мне больше нечему. Обижать его мне не хотелось, все-таки он старался, но ведь одновременно ok и пользовался мною, чтобы поиздеваться и почувствовать себя выше кого-то! Я не люблю быть мальчиком для битья или навозом для чьей-то почвы.
Подчеркнуто ровно, чтобы не обидеть, я поблагодарил Степаныча «за все, что он для меня сделал», сказал, что я благодарен, многому у него научился, но мне пора идти. И начал собираться. Точно так же благодарили меня впоследствии все, кто сбежал.
Он смотрел на меня, как-то странно улыбаясь, но я от усталости никак не мог понять, о чем говорит этот его взгляд, и уж совсем не замечал, что делаю именно то, что он про меня только что сказал! Я сбегал, выкидывая его из своей жизни навсегда, можно сказать, убивал его в моем мире.
Сейчас-то я вижу, какую боль он разбередил во мне, говоря про недооцененность и предательства, но тогда она даже намеком не присутствовала в моем самоосознавании. Это было для меня открытием  в нас живет и такая боль, которую мы запретили себе чувствовать и помнить. А вместе с ней мы вырезали часть себя и часть способности воспринимать мир, соответствующий этой боли. Вот так человечество и теряло Видение, за которым охотятся даже Боги мифов и без которого никакая Магия не возможна.
Такую боль очень трудно победить, потому что желание сбежать становится с ее приходом всецельным. Сколько людей, которых я не смог удержать, сбежало, именно разбередив ее!
Я помню, что состояние мое стало очень странным  видение сузилось, зрение словно стало «туннельным». Что-то гудело и шуршало в пространстве вокруг. Взгляд Степаныча начал меня пугать, и я избегал его. Я оделся и пошел к двери. Но двери там не было. Я подумал, что спутал в этом состоянии дом. И тут же понял, что это действительно так. Это в доме тети Шуры, бабушки, которая привела меня к Степанычу, дверь находилась в этом месте. И я тут же вспомнил, где дверь в этом доме, и направился туда. Но и там двери не было. Тут уж я без труда вспомнил, что в этом месте дверь была в моем собственном доме, который я купил у другой бабушки в моей родовой деревне. А у Степаныча дверь совсем в другом месте. Но и там я ее не обнаружил, но зато в памяти всплыл образ совсем случайного дома, я даже не помню, из какой местности...
Я не знаю, сколько времени я бродил по всем имевшимся у меня образам домов. Помню только, что возле последней двери я остановился, посмотрел на нее и не стал открывать. Что-то словно тонко сломалось в моей голове, и я сел рядом с дверью на корточки под стену и задумался. Не могу сказать, о чем я думал, помню только, что плакал и уснул, а когда проснулся, Степаныч с улыбкой сидел передо мной на табурете.
Было по-утреннему светло, а уйти я пытался ближе к вечеру. Мне ни на миг не показалось, что это все приснилось. Но утро вечера мудренее, и я знал, что никуда не ухожу, потому что мне нужна помощь Степаныча. Я попытался подняться, чтобы сказать ему об этом, и свалился на пол, вопя от боли в ногах. Я катался по полу, скрипя зубами, а Степаныч заходился от смеха и кричал мне что-то о том, что у него бы сил не хватило проспать ночь на корточках, он мне завидует  такой подвиг совершить, и что он уже давно ждет, когда я проснусь  специально не будил, чтобы пробуждение было порадостнее! Сейчас бы я ему, конечно, сказал правильные слова, которые полагается говорить русскому человеку в таких случаях хорошим друзьям. К сожалению, я в то время еще имел запрет на настоящий русский мат!
Степаныч, однако, довольно быстро убрал мои боли, куда-то понажимав и что-то еще поделав с моими ногами, дотащил меня до стола и стал кормить.
Степаныч, сказал я, как только меня отпустило, давай поработаем с недооцененностью!
Тебе пора домой, ответил он.
Я засмеялся, считая, что это шутка, что после того, когда он таким образом не отпустил меня, мы просто обязаны с ним залезть в эту мою проблему. Но он набил меня пищей поплотнее и действительно отправил домой, сказав только на дорогу:
Теперь справишься сам."
_________________________________________________________________
Степаныч. Сознание
Если рассказывать об офенском пении подробнее, то начать придется с того, что существуют способы управления собственным звучанием. Я не оговорился: не звучанием голоса, а звучанием себя. Для духовного пения ты должен уметь звучать практически любой частью своего тела.
Это  беззвучное звучание, если позволительно так выразиться. Звучит все-таки голос, но звук идет и обычными путями и сквозь ту часть тела, которой ты поешь. Ты ощущаешь это дрожью в звучащем месте и одновременно изменением голоса и можешь передать эту дрожь в ту же часть тела поющим вместе с тобой. Но этим воздействие такого пения не исчерпывается. И ты сам, и окружающие погружаются в беззвучную часть потока, голосовая часть становится дополнительной. Поющие перестают отслеживать музыкальную правильность пения  со стороны явственно слышно, что мелодия нарушается, она словно плавает. Изнутри же это никак не заметно, разве только ты совсем не вошел в пение. В этом нарушении Меры есть какой-то высший смысл, воспринимаемый как победа Лада...
Способность человеческого тела быть своеобразным излучателем звука, очевидно, воспринималась скоморохами как нечто сакральное, потому что звучание человеческого голоса, переданное через определенные части тела, обретает некое дополнительное измерение и воздействует на человеческое сознание особым образом, Мой дед в свое время записывал такие вещи. В одной из его тетрадей, например, говорится, что человеческое тело  это Мир, а его части соответствуют частям мира или правящим ими Богам. Связь эта, в представлении офеней, очевидно, была довольно сложной. Так Роду, если верить деду, соответствуют сразу и Родник, и Зарод (часть тела, связанная с деторождением). Макоши соответствует в его записях Макушка и сердце, но уже под именем Середы, Середки. Связаны с богами живот, глаза, горло, ярло (солнечное сплетение), руки, ладонидолони, ключи (легкие), болонь, ноги, пяты и др. Эта своеобразная "народная мифология" никак не может быть подтверждена научно, как мне кажется, да и вряд ли нуждается в этом. Теоретически это очень вероятно - очень многие мифологии рассматривали Мир как тело первочеловека: Пуруши, Паньгу, Имира. Вероятно, такие представления существовали и у наших предков, но решать это науке. Но вот в определенной достоверности второй, так сказать, практической части его записей я имел возможность убедиться на собственном опыте. Эти записи связаны с понятием Ядер сознания. Но это требует рассказа о том, как офени понимали, что такое сознание.
Это мне объяснял мой первый учитель, Степаныч. Его понимание сознания принципиально отличается от понимания психологов, которые считают сознание "непрерывно меняющейся совокупностью чувственных и умственных образов", что, по понятиям офеней, скорее соответствует мышлению. Но это особая тема, а пока о Степаныче.
 
Степаныч считался докой, и это верно. Я же тогда был еще в самом начале своей учебы, попросту говоря, это был мой первый приезд к Степанычу, и длился он недели полторы. Личность у меня тогда была очень яркая, жесткая и самовлюбленная, так что старику пришлось со мной немало помучиться, как я это теперь понимаю. У него была сложнейшая задача: засунуть меня как можно глубже в свою науку и в то же время не потерять. Что значит засунуть? Я имею в виду, что он должен был ввести меня в азы того, чем владел, и что иначе как ведовством не назовешь; но ввести не на словах, а с предельно доступной наглядностью, чтобы мое хитроумное мышление не извернулось и не нашло каких-нибудь отступных путей. Вообще-то, для такой работы нужен человек хотя бы более или менее подготовленный. Обычная ''сумасшедшая" личность или закроется и сбежит, или сломается. А у него была всего неделя в тот раз и последний год жизни.
Силой на Тропе не учили. Лет через шесть мой последний учитель Поханя сформулировал для меня сам принцип:
Не ломи! Никогда не ломи! Человек таять должен у тебя в руках! Как горячая свеча...
Правда, относилось это не к пению и не к правке тела, как может показаться, а к боевым искусствам  к такому виду борьбы, который на Владимирщине назывался Любки. Но принцип этот подходит в Тропе ко всему  и к работам типа структурного анализа личности, и к учебе, и, естественно, к любым видам чародейства.
Этот подход и заставлял Степаныча постоянно "разогревать" мою личность, чтобы она не сломалась и не помешала моему пониманию. Я сопротивлялся порой даже озверело, вначале то и дело порывался хлопнуть дверью в битве за свое личностное достоинство, но каждый раз открывавшаяся мне истина окупала потери, и я оставался. Тем, к кому я попал после Степаныча, было со мной гораздо легче...
Один из таких "разогревов" был проделан Степанычем со мной как раз в связи с понятием сознания. Вообще-то это была одна из самых первых тем, и не объясни он ее тогда, как я вижу, я бы практически ничего не понял во всей Тропе. Наверное, ему было очень не просто приступить к этой теме, потому что он запросто мог бы напугать меня, и я бы сбежал или поломался.
Шел предпоследний день моей первой учебы. Мы сидели за столом и пили чай с сухарями. Все это время мы, как мне показалось, просто проговорили, и это было так захватывающе ново, что я даже потерялся во времени. Впрочем, моя личность уже строила планы, как, вернувшись домой, я обработаю, осмыслю все услышанное и увиденное и вернусь к старику уже независимым от него, а это на невысказываемом языке моей личности означало победителем! Нельзя сказать, чтобы я думал об этом осознанно. Это шла непроизвольная работа мышления, так сказать, катилась по когда-то проложенной и теперь автоматически повторяемой во всех жизненных встречах колее победительства. Однако внимание мое она съела, и я в этот день ощущал, что смысл сказанного Степанычем доходил до меня с задержкой. Словно накатило легкое утомление или сонливость. Сейчас-то я знаю, что это признак определенного переключения работы мышления, так сказать, знак присутствия, так называемого "пересмотра"  своеобразной "фоновой программы", которая, набрав достаточно информации, производила ревизию и перестройку системы ценностей и целей. Мы еще вернемся к этой теме однажды. Тогда же я, вяло перекидываясь со Степанычем умными словами на неизвестно как возникшую тему сознания, поймал себя на том, что хочу уехать. Степаныч тут же уловил смену моего состояния и сменил подход.
  Ну ладно, вдруг сказал он и указал на невесть откуда взявшуюся на пороге избы рыже-белую кошку. Дверь была растворена, и кошка, очевидно, случайно забрела к нам от соседей, у кошки есть сознание, умник?
Моя личность тут же использовала ситуацию, чтобы продемонстрировать мой победительный интеллект, и я мудрено пошутил словами из анекдота:
  Ну так, немножко есть, конечно, едва-едва самой хватает!..
Степаныч не оценил моего остроумия. Просто наморщил в ответ лоб, подняв глаза. Я тут же бросился оправдываться:
  Я хочу сказать, что, конечно, какое-то сознание у нее есть.
Тогда Степаныч поднял палец и медленно и спокойно показал им на кошку. Кошка встрепенулась и подняла голову, словно почувствовала прикосновение. Тогда он так же медленно и с какой-то силой в движении повел пальцем, указывая ей путь ко мне на колени. И кошка пошла. Когда она оказалась уже у меня, я вдруг испытал приступ пронзительного страха: мне представилось, что сейчас он велит ей вскинуться, выпустить когти и оскалиться на меня!.. Кошмарный образ, и непонятно, что в таком случае делать. Но он просто показал ей пальцем на дверь, и она к моему и своему облегчению умчалась...
Он не дал мне ни высказать восхищение, ни поделиться потрясением, он просто спросил:
  Ну? Есть у нее сознание?
Я изобразил недоумение, мне непонятно было, какое этот фокус может иметь отношение к сознанию.
  Может, ты хочешь сказать, что она прочитала твои мысли? наконец нашелся я. Ты передал, а она прочитала?
Он покачал головой, подумал и поманил меня пальцем, показав на лавку рядом с собой. Тут же целый обвал мыслей овладел мной. В этом было что-то унизительное. Вернее, я подозревал, что обращение со мной, как с кошкой, имеет целью меня унизить. К тому же я все равно не понимал, как это может быть сходно, ведь кошка явно шла управляемая, я же пойду осознанно. "Или не пойду!"  решил я и именно после такого решения начал подниматься с лавки! Но Степаныч поднял руку ладонью ко мне, и я понял, что что-то мешает мне распрямиться. В первый миг мелькнула мысль, что я зацепился за что-то одеждой, но я тут же ее отбросил, потому что ощущения были совсем другими. В следующий миг я подумал, что приклеился штанами. Но то, что меня удерживало, было не сзади, я в него упирался! Что-то мягкое и упругое, исходившее из его ладони. Вот тут сравнение с управляемой кошкой снова вернулось, и я рванулся, но в результате лишь отлетел на скамью. Это было мое первое столкновение с накатом  так называли в Тропе бесконтактное воздействие. Я не знал ни силы такого воздействия, ни своих возможностей, но я дрался! Я не хотел сдаваться, я, что называется, озверел и раз за разом молча бросался на эту невидимую стену, чтобы снова быть отброшенным на скамью. Ничего не получалось, но я подумал, что если я сдамся, я потеряю веру в себя, и начал драться с еще большим остервенением. Если бы я тогда прорвался, я бы точно избил Степаныча до полусмерти. Но все мои рывки и скачки заканчивались на лавке, и я внезапно начал чувствовать отчаяние. В следующий миг пришла боль от того, что я ощущал себя смешным из-за этих телодвижений. В молодости я много дрался, бывало, что и получал, но когда я осознал, как со мной обходится этот старик, и насколько бесполезны все мои усилия, мелькнула мысль, что я могу и не выжить! Очевидно, мысли о смерти очищают, потому что после нее голова стала ясной, и мне захотелось научиться этому. И тут же Степаныч опустил руку.
Сознание у нас у всех, можно сказать, одинаковое, сразу же заговорил он, не давая мне снова скатиться в переживание собственной униженности. Мышление разное... Точнее, осознавание. А! Потом. Давай, смотри лучше... а то запутаешься только!
Степаныч терпеть не мог рассказывать. Он или издевался надо мной, или показывал и учил работать. Рассказывал и объяснял впоследствии следующий учитель, Дядька. Степанычу же словно было некогда.
Он встал и пригляделся ко мне внимательно. Я каким-то образом понял его вопрос и ответил:
Я в норме, давай, и мне показалось странным, как легко в этом состоянии я простил его за разрушение моей личности, но тут до меня дошло, что это всего лишь необходимая часть моего первого посвящения.
И тогда Степаныч раскрыл руки и начал двигаться вокруг меня. Что это было! Он действительно лепил меня как воск, и я знаю теперь, что должна чувствовать горячая свечка. Голова сохраняла пришедшую ясность и спокойствие. Лишь изредка мелькала мысль: не потерять бы, не выпасть бы только в жалость к себе или в обиды. Но заряд был настолько силен, да и интерес тоже, что меня хватило еще на целую ночь работ.
Это было долгое и завораживающее священнодейство, которое не только описать, вспомнить сейчас почти невозможно. В нем больше не было ничего пугающего, хотя, как я сейчас понимаю, я утерял на то время и личность и мышление. Но зато я обрел видение, и оно со всей очевидностью показывало, что в пространстве вокруг разлита некая тонкоматериальная среда, плотность которой меняется по мере приближения к моему телу. Но и само тело есть лишь ее продолжение.
  Вот сознание, сказал в какой-то миг Степаныч, убедившись, что я вижу. И тело сознание, створожившееся сознание...
  Степаныч, спросил его я, переполненный радостью откровения, а как далеко это разливается от тела? Где оно заканчивается?
Он какое-то время всматривался в меня, непонятно тяжело вздохнул и ответил почему-то грустно, почти с тоской:
Оно не заканчивается... нигде...
_________________________________________________________________
Степаныч. Искренность
Должен честно признаться, что некоторые из способов самопознания, применявшиеся Мазыками, были, мягко сказать, экзотичны. Так, к примеру, Степаныч однажды водил меня «париться» для открытия искренности.
Все, кто пробовал какие-то виды самопознания, особенно связанные с исповедью, знают, как трудно бывает не соврать даже самому себе. Причем, мы чаще всего не понимаем, что врем,  так привычно то, что говорим. Привычное ощущается настоящим, а значит, истинным.
К примеру, человек, проживший долгую жизнь с другим человеком, так привыкает считать, что любит его, что говорит это не задумываясь. А что происходит в его душе в действительности? Например, у тех, кто и действительно, вроде бы, не переставал любить. Просто было время, когда ему хотелось повторять и повторять эти слова, а с какого-то мгновения они больше не рвутся из него. Случай, когда любовь переходит в ненависть, прост и понятен, ну а как описать то, что происходит с людьми, чья любовь перестала быть страстью, но усилилась? Как вы думаете, у психологии есть язык для описания подобных состояний или она такими бытовыми мелочами не интересуется?
Слой привычек не пропускает к действительным душевным движениям не хуже брони или театральной роли длиною в жизнь. Как его пробить? А пробить обязательно надо, иначе самопознания не будет.
Ради этого Степаныч подверг меня дичайшей экзекуции, за которую я ему до сих пор благодарен. Было это так.
В один из моих летних приездов к нему, когда мы занимались Кресением, а оно вдруг перестало идти, он сказал:
Искренности не хватает.
Чего, чего?!  возмутился я.  Я не вру, Степаныч! Я же стараюсь!
Искренность  не честность. Пойдем в баню. Баня  это для души.
И мы пошли в баню выпаривать из меня искренность. Точнее, пошли сначала ее топить.
Баня у Степаныча была необычная. Как сделана обычная русская баня? Камера для самой парки и маленький предбанничек, раза в три меньше. А у него было две одинаковых камеры, каморы, как он говорил. При этом, кроме размеров, в предбаннике вызывало удивление и еще одно: в нем был нужник, как это мне показалось, когда я вошел. Выглядело так, будто у него и в предбаннике были такие же полати, как для парки, но в них была прорезана дырка. Ну, в точности нужник!
В общем, я не рискнул расспрашивать, потому что Степаныч был мужик необычный и очень рукодельный. Он все время что-нибудь мастерил, делал различные странные вещи и приспособления, а у меня все мозги были в тот миг заняты собой. К тому же Степаныч заставил меня топить баню. Я носил дрова, воду, причем, воды очень много, с запасом, в общем, делал все, что полагается. Ну что же, он, что ли, будет для меня трудиться?
Протопил, подхожу к нему:
Можно париться.
Какое там париться! Париться он меня и не пустил. А велел взять ведра и лить воду в тот самый нужник.
Подходит, открывает, а там у него, оказывается, не нужник, а приспособление. Сверху снимаются две доски, а под ними бочка. Как раз те доски, между которыми вырезано отверстие. Отверстие показалось мне немного странным  уж больно гладко подрезано по краям, то есть с тщанием обрезанное, а не просто обычный выпил, как это у нужников на Руси делают. Во-вторых, доски березовые толстые, наверное, шестидесятка, то есть шестисантиметровые. А по бокам ручки какие-то, то ли скобы из настила торчат...
Степаныч вынимает эти доски, и получается своего рода люк в полатях. И видно, что настил у этих полатей тоже из толстенных досок сделан. А бочка внизу тоже по краям прихвачена брусьями, укреплена. Причем, брусья мощные, и вообще все надежное, будто на медведя рассчитано. А в бочке чурбачок на дне, вроде стульчака. Степаныч залез в бочку, достал этот чурбачок, посмотрел так на меня и говорит: «Наверное, хватит. Ты заливай на треть холодной водой».
Я в некоем недоумении заливаю. Спросить-то хочется, а спрашивать Степаныча всегда очень неловко было. Он мужик был такой строгий, что с ним особо не расспрашиваешься. Сказал делать, значит делай. Но он сам пробурчал: «Париться будешь...»
В бочке?  спрашиваю я.
Да, в бочке. Сядешь и будешь париться. Сейчас травок набросаю. Ну, я думаю, травки для парки какие-нибудь особенные. Колдовские.
Интересно. Он набросал сухих травок и велел вторую треть бочки заливать горячей воды.
Попробуй,  говорит.
Как раз тепленькая.
Ну, залезай!
Я залезаю, там вода поднялась, почти полная бочка, травка плавает поверх. Царапается.
У тебя,  говорит,  искренности для самоката не хватает. Будем учиться.
Самокат  это такое состояние, когда тебя само несет, а ты и не думаешь, что говорить. Словесный понос на заданную тему.
Залез я. А бочка по спине выгнута очень ровно: ты садишься и проваливаешься спиной в изгиб бочки, а поскольку чурбачок маленький, то ноги оказываются коленками прямо чуть не под подбородком. И это очень неудобно, поэтому хочется их засунуть по бокам от чурбачка, но он так сделан, что там места нет. Я потом понял, что это специально было сделано, чтобы у меня опоры под ногами не было. Бочка, вроде, большая, а внутри узко. Вначале я сидел еще так, что любой момент мог встать из бочки, но заботливый Степаныч меня тут же подправил:
Ноги раздвинь, поглубже сядь.
И эти две доски, что снял, ставит на место, так что голова у меня оказывается зажата в том самом странном нужниковом отверстии. А он достает из-под скамьи два толстенных бруса и вставляет их в скобы, торчащие из настила. И эти брусья прихватывают зажимающие мою голову доски. Причем в заднем брусе заботливо сделана выемочка для головы, я ее затылком чувствую. Гладенькая такая, как подушечка. Чувствуется, с душой человек делал...
Руки у меня внутри, голова снаружи, ничего не давит, сидеть, по-своему, даже удобно. Только я совершенно беспомощен. И голова моя один на один со Степанычем, и он над ней издевается!
Тебе здесь как?  и тыкает пальцем под подбородок.  Досочки не жмут, может повыше?
Нет, как раз,  отвечаю я и вдруг понимаю, что внутренне приготовился к чему-то очень страшному, вроде партизана в руках гестапо.
Задний брус, как я сказал, мягко подхватывает голову и не дает ею лишку вертеть. А передний отнесен значительно вперед. Сначала это мне показалось немного странно. Потом смотрю, здесь у Степаныча две дырки проделаны, вроде воронок. Чувствую, будь он неладен, сельский рационализатор, эти вороночки по мою душу сделаны. И точно. Откуда-то с полки Степаныч достает старую матерчатую сумку, из нее извлекает пыточный набор пару рогов, чайники, ковшички.
Рога, вроде, бараньи или козьи, но не коровьи,  длинные, острые и потоньше коровьих. Они у него просверлены насквозь. И он их ввинчивает в эти воронки, что в досках сделаны. Ввинчивает так, что один с левой стороны, поближе ко мне и направлен в этой воронке прямо мне на грудь, точнее, на сердце. А второй подальше от меня и направлен на стенку бочки.
Степаныч садится передо мной и ставит на этот брус, что доски держит, два чайника. И все-то у этого изобретателя продумано. Сзади у него на полатях стоит чан с холодной водой. А прямо под ногами большущий чан кипятка, что он заставил меня наносить. Я от него справа оказываюсь, башкой из нужника торчу и на него смотрю то ли с вызовом, то ли с надеждой. Он в портках, в рубахе белой, босичком садится, приспосабливает себе под спину тракторное сидение и говорит моей"голове:
Ну, давай мы тут разговаривать будем,  и я понимаю  удобно ему. Видать надолго собрался. Спешить не будет. Я конечно, уже попробовал незаметно выломать доски или выдавить бок у бочки. Все безнадежно. Поэтому я тоже уже готов разговаривать и вообще делать все, что потребуется, чтобы выжить.
Ну, как?  спрашивает.
Хорошо,  отвечаю. А что я еще могу сказать?!
От тебя же правды не добьешься, особенно искренности,  заявляет он.  Сейчас я тебя учить буду высказывать все, что есть на душе. Как там тебе, хорошо? Травку пошевели.
А что за травка?
Это чтобы лучше говорилось.
Я-то думал, это колдовство какое-нибудь, сознание она раскрывает. Хотел названия потом записать, чтобы дома с ней работать. Какой обман! Она царапается, и от нее просто зудит все тело. Вот и все колдовство! А Степаныч берет, наливает в чайник кипяток, аккуратненько обкладывает мою голову полотенцем, чтобы мне под голову не подтекало, вставляет носик у чайника в тот рог, который от меня подальше, и начинает заливать бочку кипятком. Кипяток течет сначала по стенке бочки вниз между ног, а потом по животу начинает подыматься вверх, вода нагревается и начинает паритъ, аж из щелей паром прет.
Льет себе неспешно. Вода, вроде бы, ощущается не горячей, но, видимо, из-за тесноты, я как-то быстро потеть начал. Он только чайник один вылил, а я чувствую  нагреваюсь. И меня пошло парить. Все хорошо еще. Он начинает лить второй чайник, пар начинает сквозь щель идти наружу, и я вдруг чувствую, что потек. Пошел пот. И у меня принимается свербить лицо. Внутри-то там, в бочке, я чешусь свободно. А снаружи  проклятье! Его мать!
Слушай, Степаныч, почесаться бы надо.
Чешись,  говорит.
Как? Лицо же чешется! Голова!
Нет, ну что ты! Это твои дела. Чеши. Если не можешь чесать руками, чеши языком,  и продолжает подливать горячую воду.
Тут бы мне матом заорать, а я тогда матом не ругался вообще. Я только после Дядьки стал произносить эти слова. Я их в принципе не произносил, воспитание такое. Я матом не могу. А у него задача одна  заставить, чтобы я открыл рот и говорил все, что на душе лежит. И он туда этого кипяточку добавляет и добавляет. А я из-за этого запрета на мат вообще не знаю, как высказать то, что у меня на душе.
А там буря целая! Ведь так поймал. Тут и обхитрил, значит, я дурак. И безысходность,  что хочет теперь со мной сделает, я же беспомощен. И страх, что сломаюсь...
Вначале я молчал, только зубами скрежещу. Попробовал было еще раз вставать. Теперь уж отчаянно рвался. Какое встать! Видно по балкам  бессмысленно. Бочку давить пытался,  помню, что там брусы вокруг, все закреплено, тоже бесполезно. Ноги впереди, если бы они были подо мной, можно было бы хоть попробовать доски выдавить или скобы выбить. Пробовал выбить доску в бочке, чтобы вода ушла. Какое пробить! Все крепко и жутко неудобно.
Вот тут я заорал. Башка чешется, лицо все зудит нестерпимо, и смерть рядом. Если он меня тут сварит, никто не найдет. Да и кто догадается у него искать.
Я давай орать. Надежда, правда маленькая. В деревне четыре дома, да и в тех дачники, целыми днями по лесу за ягодами бегают. А у него еще и предбанник этот из толстенных бревен сделан и с двойными дверьми. Я только тут понял, что за странная у него баня. Ведь все продумано у старого гада! Поэтому я кричу, но достоинство сохраняю, прямо о помощи не прошу. Просто так ору что-то нечленораздельное.
Потом вдруг точно выкричал что-то из себя, словно пробка какая-то выскочила, и слова появились. Я давай сначала шутки всякие шутить, остроумие показывал. Потом и шутки кончились, осталась одна ругань на Степаныча. Но мне уже настолько все равно было, что я не сдерживаясь вывалил все, что у меня на него было...
А он  сама невозмутимость. Только знай кипяточек подливает, да как только мне с сердцем похуже становится от жары, он берет второй чайничек и льет холодную воду в тот рожок, что на сердце направлен. И мне прямо на сердце льется струйка чудной холодной воды, прямо чувствуется, как потекла по груди книзу. Сердце отпустит, опять этот зуд нестерпимый наваливается!
В общем, проорался я дико. Особенно благотворно было то, что я проломил запрет про учителя плохо говорить. Высказал и сам с удивлением смотрю, какие-то странные у меня на него обиды, вроде как бы собрал со всех людей, кто меня за мою жизнь учил, и все для одного Степаныча припас. Словно он мне за всех моих учителей должен был! Если бы он меня не заставил высказать про себя плохое, я бы вряд ли когда рассмотрел, что за моим показным и правильным уважением столько привычной ненависти было. Стыдно же признаваться, что во мне, таком хорошем и правильном, может быть ненависть! Ну и, конечно, не выскажи я ее, никогда бы не нашел, что она на деле-то вовсе и не к Степанычу относилась.
Вот я обалдел, когда вся ненависть и обиды кончились, и я вдруг ему в любви признаваться начал! Я было даже сам себя подозревать начал, уж не сломали ли меня пытки, что я своего мучителя возлюбил. Нет, не в этом дело. Просто так оно у нас в сознании уложено, что если ты, не боясь, идешь прямо в свою грязь, то обязательно найдешь и то, что за ней. А за ней обязательно что-то чистое и светлое...
Потом у меня пошло уже что-то более глубокое. Я начал видеть что-то странное и немножко пугающее. И даже пытка эта как-то слабеть стала и отходить куда-то.
Тут Степаныч поставил чайник и говорит:
Давай-ка теперь мы с тобой такую штучку проделаем. Ты там внутри расслабься и погляди на тело. Отпусти руки, просто брось. Присни-ка маленько.
Присыпание  это такое упражнение, связанное с Дремой, которое я сейчас объяснять не буду. Важно лишь то, что в присыпании ты становишься созерцательнее, и Степаныч меня этому же учил. Я попробовал приснуть, и у меня получилось, как это ни странно. Сижу, наблюдаю за собой сквозь легчайшую Дрему. Вот только что было озверение вроде бы, но отошло и силы не имеет. И вообще, все очень сильно изменилось.
Ты погляди,  направляет меня в это время Степаныч,  чешется, зудит, а что зудит? Тело? Ты глянь, телу-то все равно. Глянь, как оно лежит у тебя там. Как оно в воде расслабилось. Ему по фигу,  колода мертвая...
Наблюдаю, точно  не так все. Странно как-то и не так, как я только что думал. Вот только что я твердо и определенно знал, что это тело у меня зудит. Но вдруг заснул, это же все равно, как немножко потерял сознание, и там, где я без сознания, мое тело не чешется. А при этом что-то по прежнему чешется, и если этому позволить захватить внимание, то зуд опять становится невыносимым. А ведь так же было бы и с операцией, подумал я. Я бы лежал под наркозом, мое тело резали бы, а оно бы ничего не чувствовало. То есть боли не чувствовало! Ну, с болью все понятно, вырывается у меня. А что понятно?  тут же я сам себя останавливаю. Только то, что человечество учило себя переносить боль и не сдаваться. А вот зуд никто всерьез не воспринимал и никто не учился его терпеть. А ведь зудит-то то же самое, что и болит!  вдруг доходит до меня.
Кому плохо? Кто хочет почесаться? Может, ты?  спрашивает меня тем временем Степаныч.
-Я.
Так ты глянь, глянь на себя, на Я на это. Вот тело есть. Тело  это ты, которое хочет почесаться. Или ему по фигу. Теперь ты глянь  ты же со стороны наблюдаешь, и тебе этому тоже по фигу. Который наблюдает. Если бы тебе было дело до чесаться, ты бы чесался. А ты чем занят? Наблюдаешь!
Я продолжаю наблюдать. Точно, телу по фигу и мне по фигу тоже, а кто-то невыносимо хочет почесаться.
Ты глянь на это  кто-то хочет чесаться. Приглядись к нему. И ты поймешь, самопознание  это охерительная штука!
Я гляжу и не могу схватить. Я  не хочу чесаться, телу по фигу, оно сознание потеряло, его хоть режь, колоду эту. Мне тоже! Что такого происходит, подумаешь  капелька пота течет. Что происходит-то?!
Я лежу, подвешенный за голову и думаю. И рождается в моем разгоряченном уме такая картина. Моему сознанию, которое ко мне, получается, вообще отношения не имеет, вроде буддийских дхарм, не нравится, что его внимание, внимание этого сознания собирают в пучки и заставляют следить за чем-то, например, что по нему течет капелька какая-нибудь или что к нему что-то прилипло. Трава эта хренова, например. И получается, что оно, сознание это, ощущает себя телом и болеет за тело, как за себя. Хотя при этом оно не тело, потому что свободно отключается от тела. Тело для него лишь способ привязывания внимания!..
Уж колдовство ли это все, не знаю, но то, что чародейство,  это точно. Все, что связано с управлением вниманием  это чародейство. И стало быть, и трава эта все-таки вещь не случайная. Тоже чародейство. Она же дает испарения, от которых пот разъедает тело еще сильнее. Там, вроде бы, ничего особенного не было в этой траве. Мне даже смешно стало, когда я вспомнил, что она какие-то магические центры открывает. Никаких магических центров! Все гораздо серьезнее. Тут затрагивается самая сущность человека. Центры  они все экзотика, потому мы их и изучаем так охотно. А вот сознание и внимание  это так привычно, так повседневно... А ведь может статься, что именно управлением вниманием и обеспечивается наше воплощение в тела.
Я не выдержал и спросил Степаныча:
Так трава-то значения не имеет?
Трава-то? А как же, конечно, имеет. Навоз еще лучше. Сухой. Да я тебе не стал кидать, а то, думаю, в бочку не полезешь. Не силой же тебя туда запихивать. А так сам прыгнул. Конечно, имеет.
Получается, есть Я, и есть тело, а посередине какой-то слой, которому невыносимо хочется почесаться?  спрашиваю я.
А что это за слой, ты понимаешь?  спрашивает, в ответ Степаныч. До меня что-то начинает доходить, хоть и смутно. Видимо, это на моей голове отразилось.
Правильно!  засмеялся он.  Душа это! Ну, назови сознанием.
Я поплавал в этом состоянии какое-то время, пока осознал. А ведь действительно. Даже если это не в полном смысле душа, это точно то, что изучают как душу. Иначе говоря, то, что имеет возможность остаться жить после того, как тело умрет. Ясно, что явление сложное, но в том моем состоянии это не имело значения. Важно было лишь то, что это, что Степаныч назвал душой, во мне ощущалось отчетливо отличным и отдельным от тела и от меня. И если это душа, то из чего она могла состоять, по моим ощущениям? Из сознания, больше не из чего.
И тут он мне добавляет.
Так что же получается? Тело не чешется, а чешется вроде как само сознание? Странно, правда?
Странно.
А может, оно и правда чешется? Что такое чесаться?
Ну, устранять какие-то раздражения.
А что, разве не может ничего такого быть, что раздражает сознание?
Действительно!..
А что может его раздражать? Можешь чего-нибудь придумать? Вот ты сам погляди: по телу всего лишь ползет капелька пота. Не кислоты ведь, из тебя выделилась, не разъест. Или травинка прилипла. Да тебя дубиной можно отходить, ты это легче перенесешь!
Точно, легче,  соображаю я, и до меня доходит абсурдность моих мучений. Я вообще-то человек совсем не изнеженный, спортсмен, охотник. И вдруг воплю благим матом только потому, что у меня где-то зачесалось...
Так ты задумайся, тело ли так страдает?
Явно это как-то связано с вниманием,  говорю я Степанычу.
Ма-ла-дец!  отвечает он.  А внимание  это что? Это тело или сознание?
Сознание.
Следовательно?
Следовательно по телу ползет капелька, а в сознании что-то делается с вниманием...
И это совсем не так же безобидно, как с телом!
Потому что насильно!
Он посмеялся и вынул брусы из запоров моей ловушки.
Ты,  говорит,  посмотри еще маленько. Чего тебя дальше-то насильно держать... А как насмотришься, приходи париться... Ты сейчас, поди, поймешь, что русская баня  это для души!
И ушел в баню. А я остался сидеть в бочке. Честно говоря, долго я все равно не выдержал. Как только до меня доехало, что я в баню иду, чтобы зуд снять, но не с тела, а с сознания, с тела души, что ли, во мне словно что-то завершилось. Я заорал, вышиб эти проклятые доски и бегом бросился поливать голову из бака холодной водой.
Только в парилке до меня дошло, что даже осознавание не сделало меня свободным от того управления, которое скрыто в этом среднем слое.
Я наблюдаю, а сознание чешет тело...
_________________________________________________________________
ДУХОВНОЕ  ПЕНИЕ  СТАРОЙ  РУСИ
Все время, пока я был у офеней, я все хотел найти то, на что настроился, и в результате просмотрел многое из того, что мне предлагали. Вот так произошло и с их пением. Поют себе старички и поют. А у меня с детства вместо слуха лишь страх петь. А когда эти проблемы снялись, было уже поздно. И вот теперь нам на новой Тропе приходится все восстанавливать по крохам. Мы сумели разыскать многие из их песен. Впрочем, в их репертуаре было не так уж много особенных песен. Они пели любые песни, которые пелись. Гораздо специфичнее была их манера исполнения. Она-то и есть главная тема этой статьи.
Свое пение мои старички называли Духовным. Я долго не обращал внимания на то, как они пели. Для меня это был своего рода фольклорный довесок к "настоящему", которое я хотел найти. Но однажды летом 1989 года в одной деревушке Ковровского района мне удалось собрать вместе сразу троих, причем одну бабушку, тетю Шуру, я приволок на удачно подвернувшейся машине аж из Савинского района. В какой-то момент они решили спеть на три голоса, "как раньше", но сначала как бы распевались. Благодаря этому я впервые имел возможность не только услышать их "духовное пение", но и увидеть саму систему входа в состояние такого пения. Они запели какую-то народную свадебную песню, которую я пока еще больше нигде не встречал. Я внутренне заскучал и приготовился пережидать время, пока снова не представится возможность задавать вопросы об офенском прошлом. Начало сразу же не заладилось, наверное, потому, что они давно не пели вместе. На мой взгляд, им надо было просто поспеваться, но Поханя, как они звали хозяина, сказал тете Щуре: "Позволение, Егоровна, позволение..." Я ничего не понял, но она кивнула и приступила еще раз. Очевидно, у них опять что-то не задалось, потому что Поханя опять остановился и сказал своей жене: "Ну-ка, Кать, побеседуй с ней. Не в позволеньи идет..." Бабки тут же как-то перестроились, будто вырезали свой собственный мирок, замкнулись друг на друга и я услышал после нескольких незначительных фраз о самочувствии, как Тетя Шура рассказывает о том, как к ней не так давно приезжали с радио и записывали на магнитофон ее пение. Сумели уговорить, хоть она и отказывалась. А она после них разнервничаюсь, потому что это, может быть, грех. Я не смог тогда понять, почему она считала то пение грехом, а это нет, но она рассказала, что чуть ли не дала себе слово вообще не петь больше.
Так чуть ли или дала? тут же спросила ее тетя Катя. Тетя Шура засмущалась, а потом призналась, что решила больше не петь совсем, как только Поханя с тетей Катей умрут. Все засмеялись. Ей было около 85 лет в это время, и я понял по их смеху, что хозяева старше.
Мы попили чайку, и они потихоньку снова приступили к песне. Но в этот раз не заладилось у тети Кати. С ней, правда, беседовать не пришлось, потому что, как только Поханя взглянул на нее своим суровым взглядом, она тут же махнула рукой и объяснила: "Не помню, двор, что ли, оставила открытым?.. Люське зайти. Поди скоро пригонются. Сижу, саму свербит вместо пенья".
Очевидно, скоро должны были пригнать с выпаса деревенское стадо, и тетя Катя, не желая отвлекаться во время пения, открыла ворота двора и дверь хлева, чтобы ее единственная коза Люська могла зайти в стойло, да сама в суете и забыла, сделала ли это. "И чё, так и будешь свербиться?"  только и сказал ей на это дед. "Вот ведь дура какая стала!" пожаловалась она тете Шуре и убежала проверять свои ворота.
После этого песня пошла лучше, но Поханя все-таки перебил ее еще раз, спросив вдруг старушек с хитрым прищуром: "Чего это вы, девки, важные, молодость, что ли, вспомнили?!"  и подмигнул им в мою сторону. Они засмеялись: "Ну как же! Получше выглядеть надо". "Смотрите у меня", только и сказал он им и снова запел. К тому времени я уже неплохо был знаком с их системой очищения сознания, которую они называли Кресением, и, с удовольствием наблюдая ее в практике, подумал, что неподготовленный человек, даже профессионал-психолог, пожалуй, ничего бы не заметил, настолько это все бытовое, неброское...
Устранив все помехи, старички все-таки распелись, и маленькое чудо, за которым я приехал, все же произошло для меня.
Впервые за шесть лет я услышал, как они поют. Их голоса вдруг начали сливаться, причем, вначале слились каким-то странным образом голоса тети Кати и Похани, хотя я не могу объяснить, что значит для меня "слились". Но другого еловая найти не могу. Тети Шурин же голос, хоть и красивый, несколько дисгармонировал на фоне их совместного звучания. Потом вдруг что-то произошло, и он словно впрыгнул внутрь их совмещенного голоса и слился с ним. Какое-то время их совместное звучание осознавалось мною как слившиеся голоса, но произошел еще один переход, и общее звучание-гол ос словно отделилось от них и зазвучало само по себе, будто над столом, вокруг которого они сидели, появилось самостоятельно поющее пространство!..
У меня в теле началась мелкая дрожь, словно я трудился до изнеможения на голодный желудок, в глазах начало плыть. Изменились очертания избы, лица у стариков начали меняться, становились то очень молодыми, то жуткими, то просто другими. Я помню, что ко мне из кромешной тьмы пришли несколько раз очень важные для меня воспоминания, но это было почему-то страшно и больно, и я вдруг заметил, что боюсь глядеть на певцов. Я сумел выдержать это состояние только потому, что уже испытывал подобные раньше, при учебе у других стариков. Многие исследователи писали о том, что народная песня магична, но подразумевалось при этом, что она использовалась в магических обрядах. Это верно, но поверхностно. Народная песня  не только сопровождение обряда, она и воздействие. Она одно из магических орудий первобытного человека.
Песня закончилась. Они еще сидели какое-то время, молча улыбаясь, словно чего-то пережидая. И действительно, через некоторое время то ли мое состояние, то ли состояние пространства стало возвращаться к обычному: сначала вернулись на место обои на стенах, потом исчезли, точно растаяли у меня на глазах мои странные воспоминания, и я не смог их удержать... А Поханя сказал:
  Вот, совместились... и велел подавать чаю.
  Ну вы дали! не выдержал я.
Они засмеялись, и тетя Катя объяснила мне, накрывая на стол:
Это еще не песня. Это совместное пение... храмовое! А мы тебе просто споем, на голоса.
На вопрос, почему она это пение назвала храмовым, она ответила:
В Храме так петь надо. Некоторые песни... Я тут же попытался выяснить, в каком храме:
В христианском? В церкви?
Не знаю... с недоумением ответила тетя Катя. В каком же еще? Мы иногда в церкви так пели... Где ж еще?.. Иногда на гулянье...
А Поханя добавил, засмеявшись:
  Это они так баловали девками. Соберутся так-то компанией девок и пойдут на службу в церковь. Там как запоют, они и подхватят, да переведут на себя! Все и поплывет в храме, головы кружатся! Мы специально парнями, кто понимал, смотреть ходили... Никто не понимает, чего они делают, а они довольны. Идут, хахалятся! Их любили, просили петь...
  Нас все время просили, подтвердила тетя Катя. И батюшке нравилось. Мы как придем в церкву, он сам подзовет Лушку, чаще всех Лушку звал, помнишь, Шур?
  Совсем не помню, ответила тетя Шура. Разве Лушку? Полюшку, поди?
Да Лушку, Лушку! И меня было подзывал, и прямо прикажет: чтобы пели сегодня! Мы и поем, нам чего  молодые девчонки! Храм иной раз пропадет...
  Как пропадет? мне почему-то вспомнилась тьма, из которой приходили стершиеся воспоминания, и я в этот момент осознал, что не скажи тетя Катя слов про пропадающий храм, я бы и тьму эту никогда больше не вспомнил.
Так... странно ответила она. Плывет, плывет все... стены исчезнут потом... как тьма наступит... Люди из глаз исчезать начинают, у батюшки лики пойдут... Некоторые падали, другие молются про себя, ничего не видят... в молитве...
  Да, да! подхватила вдруг тетя Шура. Батюшка потом все про Страшный суд рассказывал!
  Вот ты оттого и петь боишься, неожиданно сказал ей Поханя, а тетя Катя закончила:
  А нам все смешно! Девчонки!.. и без перехода начала новую песню.
Сначала они опять слились, "совместились", как это у них называлось, и я ожидал, что все повторится. Но после того как появилось совместное звучание, их голоса начали проявляться внутри общего звучания и "порыскивать", выводя свои собственные мелодии. Общее звучание как бы обнимало отдельные голоса, они текли в нем, как сплетающиеся струи внутри общего потока. "Соплетаясь", голоса создавали удивительно сильный душевный настрой. Это была какая-то рекрутская песня. Меня захватило настолько, что к глазам подкатили слезы. Я крепился, сколько мог, а потом разрыдался. Я очень хотел сдержаться, мне было стыдно, но в результате рыдания стали по-детски безудержными. Старички не прервали пения, только тетя Шура села рядом со мной и гладила меня по голове... Я долго не мог вернуться в норму и, хоть и знал, что мне лучше всего было бы пройти, условно говоря, сеанс Кресения, и убрать причины моих слез, напрочь отказался от помощи. Уже значительно позже я понял, что это было связано с теми провалами тьмы, из которых приходили воспоминания во время первой песни, и эти старички действительно не смогли бы мне помочь. Тех же, кто смог бы, уже не было... С какого-то мгновения ученичество заканчивается, и ты все должен будешь делать сам и нести за себя полную ответственность!.. Никто из них даже не попытался настоять на своей помощи.
 
Вот так я впервые познакомился с древним русским Духовным пением, которое, если верить рассказам стариков, досталось офеням от скоморохов, а те, возможно, хранили его еще с того времени, когда по всей Руси Великой стояли другие Храмы!.. Около двух лет расспрашивал я потом о технических особенностях этого пения, не надеясь когда-нибудь запеть самому.
Хостинг от uCoz